27 февраля 2014 - Первые полеты в Арктике

Когда в 30-х гг. XX столетия в нашей стране началось широкомасштабное освоение природных богатств Севера, возникла такая отрасль народного хозяйства, как полярная авиация. Только с помощью самолетов в дальние северные города и поселки можно оперативно доставлять людей и грузы и держать материальную связь с «Большой землей». Не будем говорить о том, что сейчас происходит в этих краях, а вспомним о первопроходцах российского арктического неба, среди которых, в первую очередь, следует назвать имя Яна Иосифовича Нагурского.

 

Первые полеты Нагурского в Арктику, состоявшиеся в 1914 г., почти на десять лет опередили появление в северном небе у берегов Шпицбергена самолета швейцарского пилота Миттельгольцера, и только в 1924 г. отечественный пилот Б.Г. Чухновский облетел на поплавковом самолете Новую Землю. Но это были уже достаточно совершенные летательные аппараты, а в 1914 г. в распоряжении Нагурского имелась лишь хрупкая авиетка весом около 450 кг и с двигателем мощностью всего 80 л/с, развивавшая скорость не более 90 км/ч, так что любой сильный порыв ветра мог свалить ее в воды холодного Баренцева моря или бросить на ледники Новой Земли. К тому же летать тогда приходилось вслепую, порой в тумане, не зная метеоусловий на трассе, не имея никакой связи с людьми на материке и не надеясь ни на какую помощь в случае аварии.

 

Следует также учесть, что в ту пору кабины самолетов были открытыми, а пилоты не располагали особо теплой одеждой. Поэтому полеты Нагурского в Арктику следует считать настоящим подвигом. Сейчас имя Я.И. Нагурского известно лишь узкому кругу историков и краеведов Арктики. Мало что говорит читателю и точка на географической карте — названная в честь первого покорителя неба Арктики полярная станция Нагурская, расположенная на острове Земли Александры в архипелаге Земли Франца-Иосифа. Мне удалось совершенно случайно познакомиться с интересными подробностями жизни и первыми шагами в полярной авиации этого незаурядного человека — поляка по происхождению, русского по воспитанию. Это случилось, когда, изучая историю освоения Русского Севера, я обнаружил автобиографическую книгу Яна Нагурского «Первый над Арктикой», изданную в нашей стране в 1960 г. Со старой фотографии на меня смотрел человек с одухотворенным лицом, похожий на ученого или философа. И мне захотелось побольше узнать о нем и выяснить, с чего же действительно начиналась наша полярная авиация, так как в публикациях 30 — 40-х гг., касающихся первых полетов в Арктику, обнаружилось много неточностей.

 

Вот что мне удалось выяснить. Ян Иосифович Нагурский родился в 1888 г. в небольшом городке Влоцлавеке (Польша тогда входила в состав Российской Империи). После окончания прогимназии он работал в сельской школе, а потом, скопив немного денег, отправился в Варшаву для завершения образования. После этого Нагурский поступил в Одесское юнкерское пехотное училище, по окончании которого, в 1909 г., был произведен в подпоручики и назначен служить в Хабаровске, в составе 23-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. В 1910 г. Нагурский перебрался в Санкт-Петербург и поступил в Морское инженерное училище. Там он заинтересовался авиацией и закончил Первый Всероссийский аэроклуб, после чего в марте 1913 г. перешел в отдельную офицерскую воздухоплавательную школу, а потом стал служить военным летчиком на границе. В том же году российское правительство приняло решение об организации в 1914 г. двух морских экспедиций на поиски пропавших полярных путешественников, отправившихся в Арктику в 1912 г., — В.А. Русанова, ГЛ. Брусилова и ГЯ. Седова.

 

Один корабль должен был направиться в район Новой Земли и Земли Франца-Иосифа, другой — в Карское море и восточнее, в район Чукотки. Всю организационную работу по подготовке этих экспедиций возложили на начальника Главного Гидрогеографического управления Морского министерства генерал-лейтенанта М.Е. Жданко. По его инициативе было решено направить на поиски пропавших полярников также авиацию. Жданко вызвал Нагурского и спросил его о возможности использовать самолеты в Арктике. Нагурский ответил положительно.

 

Однако следовало решить, какой летательный аппарат для этого пригоден. Опыта полетов в условиях Арктики тогда еще ни у кого не было, и потому после долгих раздумий Нагурский пришел к следующему выводу: это должен быть гидроплан с фюзеляжем в виде лодки, мотором воздушного охлаждения, имеющий возможно меньшую нагрузку на квадратный метр несущей плоскости и развивающий скорость до 100 км/ч. В Главном Гидрогеографическом управлении с недоверием относились к отечественному авиастроению, которое делало только первые шаги и занималось постройкой гигантов типа «Русского Витязя» и «Ильи Муромца». Потому решили закупить самые лучшие легкие самолеты зарубежного производства.

 

Для этого Нагурского командировали во Францию, где на заводах известной фирмы «Фар- ман» делали самые надежные по тому времени самолеты, оснащенные двигателями не менее знаменитой французской фирмы «Рено». Нагурский провел в цехах завода целый месяц, внимательно наблюдая за сборкой своей машины «Морис-Фарман», а также самолета «Генри-Фарман», предназначенного для пилота П.В. Евсюкова, который должен был искать пропавшие экспедиции в Восточной Арктике. В это время Нагурский был переведен в Морское министерство и получил звание поручика. По завершению работ оба самолета в разобранном виде доставили сначала в Норвегию, а потом морем перевезли в Россию на двух арендованных норвежских судах — «Герте» и «Эклипсе».

 

На каждом из судов ящики с разобранными самолетами занимали на палубах все свободное пространство, что вызывало неудовольствие капитанов, особенно во время сильной качки. В России «Морис- Фарман» перегрузили с «Герты» на отечественный корабль «Печора», который направился на Новую Землю для поисков экспедиции Седова, а «Эклипс» с «Генри- Фарманом» поплыл в арктические районы Сибири на поиски экспедиций Русанова и Брусилова. К тому времени Евсюкова заменил пилот Александров, которому, однако, не удалось осуществить полноценные полеты в Арктику с Мыса Челюскин, так как его «Генри-Фарман» потерпел аварию в первом же полете. А вот судьба Нагурского сложилась иначе.

 

Судно «Печора» с ящиками разобранного самолета «Морис-Фарман» вошло в губу Крестовая на запад- ном побережье Новой Земли. При выгрузке на берег возникли серьезные проблемы: судовые шлюпки не были приспособлены к транспортировке грузов, в 2-3 раза превышающих их размеры. Но выход нашелся: шлюпки соединили попарно, изготовив из них нечто подобное катамаранам, и с их помощью за два дня перевезли драгоценный груз на заваленный камнями высокий берег близ становища Ольгинского. После этого на пустынном берегу остались только двое — сам Нагурский и техник-моторист Е.В. Кузнецов. Прежде всего, авиаторы, подобно Робинзону, приступили к постройке для себя временного жилища: из больших ящиков сделали нечто подобное избушке, а из меньших — буфет, стол, табуретки. Ночевали в спальных мешках на надувных резиновых матрасах. Потом нашли сравнительно ровную, без камней, площадку. Соорудили на ней козлы для сборки самолета и закончили всю работу, с небольшими перерывами на отдых, всего за 14 часов, в полночь 7 августа (здесь и далее даты приведены по старому стилю). Но с суши гидросамолет взлететь, конечно, не мог, и поэтому Нагурский и Кузнецов соорудили из бревен слеги и по ним осторожно спустили авиалодку на воду. Нагурский проверил работу двигателя и совершил получасовой пробный полет над бухтой. Все было в порядке. Но затем возникла проблема: что брать с собой в путь?

 

«Фарман» мог нести только около 350 кг груза. Поэтому взяли лишь самое необходимое — теплую одежду, продовольствие и винтовки, многое полезное оставив на месте сборки самолета. Итак, 8 августа 1914 г. Нагурский и Кузнецов полетели на Север вдоль западного побережья Новой Земли на высоте 800 — 1000 м; температура за бортом была около минус 15° С. Нагурский был поражен и очарован пейзажем, открывшимся под крылом его самолета. В своей автобиографической книге он поделился впечатлениями во время первого полета в Арктике: «Тяжело груженый самолет с трудом поднялся надо льдами, но затем стал быстро набирать высоту; перед нами открывались все более красивые виды. Направо находился остров с грядами островерхих хребтов и спускавшимися по ним ледниками, налево белый океан, на котором кое-где виднелись темные пятна открытой воды. Ледяными верхушками сверкали живописные, фантастических форм айсберги. Они были расположены то ровными рядами, то беспорядочно разбросаны; по форме одни напоминали стройные обелиски или призмы; другие — странного вида коряги. Все они искрились, как бы обсыпанные миллионами бриллиантов, в лучах незаходящего солнца. Сознание, что я первый человек, поднявшийся на самолете в этом суровом краю вечной зимы, наполняло радостью и беспокойством, мешало сосредоточиться».

 

Но беспокойство и неуверенность скоро прошли, и Нагурский освоился в небе Арктики: за 4 ч 20 мин он преодолел 420 км. Не обошлось и без неожиданностей. В получасе лета от острова Панкратьева «Морис-Фарман» попал в сильную бурю, видимость стала очень плохой, и пилот сначала сбился с курса. Но, направив машину на восток, Нагурский через 30 мин нашел потерянный ориентир и достиг острова Баренца. Из-за тумана машину здесь посадить не удалось, и поэтому пилот направил свою летающую лодку на юг, в сторону губы Крестовой, где сел на воду у входа в губу Машигина, близ мыса Борисова. Здесь авиаторы решили передохнуть и дождаться подхода «Андромеды», вспомогательного судна экспедиции, чтобы заправиться бензином и маслом. Ждать пришлось целых 18 часов; за это время самолет примерз к льдине, и его занесло снегом. А тут, как назло, заболел Кузнецов — он сильно простудился, так как не привык к подобному климату — ранее он служил в теплых краях, на Черном море. Утром 9 августа, освободившись из ледового плена, авиаторы продолжили полет: капитану «Андромеды» нужны были сведения о ледовой обстановке в этом районе Новой Земли, так как он имел поручение установить продовольственный склад на острове Заячьем для экспедиций, пропавших в 1912 г. А затем Нагурский и больной Кузнецов занялись обследованием острова Панкратьева, где предполагалось обустроить базовый лагерь для полетов вдоль восточного берега Новой Земли и в сторону Земли Франца-Иосифа.

 

Во время этого полета Нагурский заметил небольшую избушку, стоявшую среди обломков скал. Посадив самолет, авиаторы полчаса карабкались к этой избушке. С бьющимися сердцами они отворили дверь; вдоль стен избушки располагались нехитрые нары, а посередине стоял стол, на котором лежала жестяная труба, составленная из пустых консервных банок. В этой трубе Нагурский обнаружил бумаги экспедиции ГЯ. Седова, а также его рапорт в Морское министерство... В этом рапорте начальник экспедиции к Северному полюсу сообщал, что из-за сложнейших ледовых условий, сложившихся в 1912 г., он не смог на своем судне «Святой мученик Фока» пройти к Земле Франца-Иосифа. Оставив судно в 15 км от острова Панкратьева, Седов и часть экипажа перешли в избушку на зимовку, а другие остались на корабле, чтобы следить за его сохранностью. В той же жестяной трубе находился и дневник. Так удалось найти хотя бы первые следы одной из трех пропавших экспедиций.

 

Сначала Нагурский и Кузнецов хотели несколько дней отдохнуть в этой избушке, но их беспокоило, что самолет находился от нее примерно в 3 км, и за его сохранность нельзя было поручиться. Поэтому они спустились к морю и построили на берегу ледяную хижину наподобие эскимосского «иглу». Проведя в ней три дня, рано утром 12 августа авиаторы взяли курс на остров Рудольфа, северный остров Земли Франца- Иосифа. Полет шел на высоте 1500 м при температуре минус 15°С; по пути самолет попал в туман и начал быстро обмерзать: льдом покрывались не только крылья и растяжки, но даже очки и одежда пилота. Тем не менее Нагурский облетел полуостров Литке и благополучно вернулся к острову Панкратьева, где стояла «Андромеда». Вечером того же дня Нагурский совершил еще один вылет, взяв курс на мыс Нассау. Но, поднявшись на высоту 500 м, он услышал в двигателе зловещий стук и спланировал на воду. Самолет взяли на буксир шлюпки с «Андромеды»; на корабле мотор разобрали и обнаружили в нем серьезные поломки, на устранение которых ушло более двух недель.

 

30 августа Нагурский совершил еще несколько полетов, но на следующий день капитан «Андромеды» принял решение прекратить дальнейшие поисковые работы. Во время последнего полета на «Морисе-Фармане» Нагурский было сбился с маршрута, но, на свое счастье, обнаружил на рейде Крестовой губы пароход «Печора», капитан которого приказал разобрать гидроплан. В начале сентября «Печора» вернулась в Архангельск, а оттуда Нагурский отправился с рапортом в Санкт-Петербург, в Главное Гидрогеографическое управление. В 1915 — 1916 гг. в журналах «Воздухоплавание» и «Записки по географии» появились публикации, в которых подробно описывались полеты Нагурского и оценивались перспективы применения авиации на Севере. С объемистой брошюрой на эту тему выступил и М.Е. Жданко, один из горячих сторонников развития полярной авиации. Первая мировая война на два десятилетия задержала освоение Севера с помощью летательных аппаратов. Сам Нагурский уехал на родину, в Польшу, и уже никогда не бывал в Арктике. Но нам следует помнить имя человека, сделавшего первые шаги по освоению нашего арктического неба.