Большое детское разочарование

Одним из самых знаковых разочарований моего детства стал весьма простой предмет гардероба, который почему-то называли водолазкой. Помню, мне было лет пять-шесть, и я случайно услышал, как маменька, сидя в кресле, с воодушевлением говорила кому-то в телефон про то, что совершенно неожиданно достала тут своему отличную чехословацкую водолазку. Возможно, память сейчас меня немного подводит, и на самом деле она была вовсе и не чехословацкой, а например югославской, но это не так уж и важно. Главное – она была водолазкой!

Я понимал, что речь шла об отце, и что именно ему, скорее всего и была куплена эта, несомненно волшебная вещь. Воображение моё тут же рисовало тускло блестящий медью шлем с круглыми, зарешёченными окошечками, железные сапоги и непременно страшной кривизны и дьявольской остроты багор, который по моим тогдашним представлениям – был неотъемлемой частью любого мало-мальски уважающего себя водолаза.

Я очень даже хорошо видел, как отец строго и почти незаметно нам улыбаясь, исчезает в этом огромном и немного страшном шлеме, и гулко, через трубки с воздухом звучит его голос, но слов уже не разобрать. И мы все, разумеется, приехали на море, иначе, зачем всё это? Ну не в Волгу же, право слово, нырять во всём этом великолепии?! Шторм, волны, белые вспышки чаек на чёрном грозовом небе, мы с маменькой затаились на берегу средь грозных скал и песка, а отец, угрожающе помахивая багром, грудью кидается в беспокойныя морския пучины и там ловко и отважно побеждает огромадных рыбин и находит несметные богатства в треснутых, но ещё достаточно крепких горшках. И мы машем ему с берега, и он машет нам сильной резиновой рукой в ответ.

А потом, уже дома, среди изобилия рыб и золота, когда взрослые куда-нибудь уйдут по своим взрослым делам, я вполне оправдано рассчитывал потрогать, а то и померить дивные доспехи и подержать ужасный багор. А на следующее лето, когда я буду уже первоклассником, вполне можно было уже проситься и самостоятельно нырнуть разок-другой. Ну, хотя бы в деревенском пруду, чёрт с ним с этим морем, я не гордый.

Так, или почти так думал я до самого вечера, и это был по-настоящему невыносимо – дождаться прихода отца домой в тот вечер. И вот он приходит, но не кидается с порога к матери, ни о чём её не расспрашивает, и всё как-то подозрительно буднично и никто не вытаскивает пакеты с баграми и шлемами. И мы садимся за стол, и всё как всегда, и я почти уже в панике, но тут маменька говорит заветное слово «водолазка».

И добавляет, что «если тебе не подойдёт, Наташиному Серёже – точно будет как раз. Мы с ней договорились – если что, она возьмёт». И у меня всё замирает, и нет более ненавистных мне людей, чем тётя Наташа и её дядя Серёжа, у которого, конечно, есть мотоцикл, и он несколько раз меня на нём катал – но водолазка, водолазка должна остаться у нас. И отец как-то нехотя, преступно равнодушно соглашается примерить, и ему выносят какую-то зелёную кофту с хлипким длинным воротом. Я не верю своим глазам, я спрашиваю их, я почти кричу - а где же водолазка!?

Родители недоумённо улыбаются и показывают мне на вот эту вот, какую-то старушечью кофту, мол, вот, вот же она! Ты чего, сынок? А я уже почти сквозь слёзы, понимая, что не будет мне никакого моря, и даже ныряния в вонючем деревенском пруду - тоже не будет, и уж точно никакого страшного багра мне не видать, говорю им что-то неразборчивое и ухожу в свою комнату.

И я сижу там в темноте и понимаю, что это просто название кофты, и что взрослый мир изощрённо жесток и не склонен к сантиментам, и что глупо было так вот раскатывать уже дрожащие губы свои, но ничего не могу с собой поделать – и рыдаю.
Горестно и безутешно.